Александр Генис: Зимние праздники теперь нельзя считать завершенными до тех пор, пока мы не отметим Новый год по лунному календарю, проще говоря - по-китайски. Незаметно, но повсеместно Запад впустил в свой календарь Восток, научившись жить с оглядкой на зверей китайского зодиака.
За этим сдвигом в массовой культуре стоят тектонические перемены не столько в геополитике и экономике, но и в планетарном сознании. Оно, кажется, уже готово объединить две ветви цивилизации, выросшие из разных, почти не переплетавшихся корней.
В конце ХIХ века, когда Дальний Восток нам еще только открывался, европейцы сравнивали Японию с Римом, а Китай - с Древней Грецией. Сейчас это сравнение кажется натяжкой, но в нем есть и немало бесспорного. Японцы, как римляне, унаследовав более древнее и богатое искусство своих наставников, первым передали его миру в упаковке своей оригинальной культуры. Расцвет “жапонизма”, оставившего свой живописный след на любимых всеми импрессионистах, затмил куда менее понятный китайский мир.
В начале ХХI века ситуация стремительно изменилась. Мы почувствовали острую необходимость понять художественный язык, систему образов, эстетические категории, а главное - сокровенные истоки принципиально иной культуры, обещающей играть кардинальную роль в этом столетии. Запад все сильнее ощущает влияние китайской цивилизации во всех, а не только экономических проявлениях. Причем, как это водится в нашу постмодернистскую эпоху, оно сказывается на всех интеллектуальных уровнях - от прозы уже двух Нобелевских лауреатов (Гао Синцизиня и Мо Яня), до снятых в поэтике Пекинской оперы костоломных боевиков, среди которых попадаются такие жемчужины, как бесподобно красивые картины Чжана Имоу. Так, входя в состав всемирной цивилизации, китайская эстетика способствует рождению истинно планетарного искусства со всеми его еще не исхоженными путями.
Прогресс, однако, движение в обе стороны. И если Запад учится понимать Восток, то и Китай впитывает западные ценности и идеалы. Появление среднего класса в Китае, как и в других странах, ведет к новым требованиям. Вместе с экономическим развитием Китай проходит ускоренную школу политических свобод, среди которых в стране с однопартийной системой важное место занимает право на свою историю, взамен той, что насаждает ложью или молчаниями официальная версия.
В таком контексте нужно воспринимать книгу, которую нашим слушателям и читателям представит ведущая “Книжного обозрения” “Американского часа” Марина Ефимова.
Yang Jisheng. Tombstone. The Great Chinese Famine, 1958-1962
Ян Цзишен. «Надгробный камень. Великий голод в Китае 1958-1962» Изд. Farrar, Straus & Giroux. 2012
Марина Ефимова: Журналист Ян Цзишен назвал свою книгу: «Надгробный камень. Великий голод в Китае 1958-1962». Автор относится к этой работе, как к памятнику, поставленному им на братской могиле 36-ти миллионов человек (среди них его собственного отца), погибших в Китае от голода в середине 20-го века. Книга была издана в 2008 году в Гонконге. В Китае она до сих пор запрещена, как и всякое вообще упоминание о голоде конца 50-х – начала 60-х годов.
Именно в это время, когда в России началась «Оттепель» и разоблачения сталинского режима, Мао Цзедун, преклонявшийся перед Сталиным, решил показать советским ревизионистам могущество его режима и начал одновременный процесс коллективизации и индустриализации, получивший название «Великого скачка». Целью гордого Мао было достижение высочайших результатов в кратчайшие сроки. Его методы были такими:
Ян Цзишен. «Надгробный камень. Великий голод в Китае 1958-1962»
Диктор: «Миллионы частных ферм были объединены в гигантские коммуны, земля и сельхозтехника конфискованы без какой-либо компенсации, 40% частных хозяйств разрушены дотла. Контроль над сельскими коммунами полностью перешел к партийным чиновникам, которые предписывали крестьянам, что, где и как выращивать – вплоть до глубины борозды, в которую бросают семена. К 1958 году 90% населения в провинции вынудили питаться в общественных столовых, конфисковав у них даже кухонную утварь. Однако когда продукты кончались, местные власти без предупреждения закрывали столовые и оставляли людей без еды и без средств к существованию. Местные администраторы были наделены властью разрушать дома, бить, насиловать и даже убивать всех, кто отказывался беспрекословно подчиняться их приказам. Вся страна превратилась в один большой ГУЛАГ. Эти драконовские меры породили панику, хаос, растраты средств, неумелое использование земли и, как результат, - неурожаи и голод».Марина Ефимова: В книге приводятся цитаты из разговоров тогдашних представителей местных властей: «Массы – это сборище рабов. Они ничего не будут делать, если их не ругать, не бить и не морить голодом». Сами чиновники, поднявшиеся над несознательными массами, ни в чем себе не отказывали. «Мы пухли от голода, - говорит один из крестьян, переживших то время, - а они - от переедания».
Диктор: «Нереальные требования продуктивности и жестокие наказания за их невыполнение были ключевыми элементами, вызвавшими голод. Под давлением требований сверху, местные кадры завышали цифры урожаев. А когда обнаружилась недостача, создался миф о том, что крестьяне прячут хлеб, и в провинцию отправились «продотряды» с заданием отнимать всё до последнего зерна».
Марина Ефимова: Знакомая ситуация. Разумеется, в руководстве были и трезвые головы. На Лушанской конференции 59-го года даже министр обороны Пен Дэхуай попытался убедить Мао в том, что страна погружается в кровавый хаос, что провинция вымирает от голода и там учащаются случаи каннибализма. Результатом его выступления стала борьба с «антипартийной кликой», новые аресты, ссылки и отставки. Коллективизация интенсифицировалась, и страна дошла до массового самоуничтожения, получившего историческое название «Большой голод» - по аналогии с российским «Большим террором». Число жертв точно не известно, поскольку, скрывая масштабы катастрофы, местные власти приказывали хоронить погибших даже не в братских могилах, а прямо на полях, не оставляя следов. А поля потом засевали, как обычно.
Книга Яна Цзишена «Надгробный камень» – не первая книга о голоде в Китае. В 2010 году вышла работа Франка Дикёттера – голландского историка, живущего в Гонконге – под названием «Большой голод Мао. История самой разрушительной катастрофы в Китае 1958-62 годов». Дикёттер считает, что за эти годы не менее 45 миллионов человек умерли от голода или были забиты и замучены до смерти ради достижения утопического коммунистического рая, в который уверовал Мао Цзедун. Кроме этой книги, удостоенной нескольких международных премий, были и другие работы гонконгских историков. Особенность книги Яна Цзишена в том, что она написана изнутри – человеком, живущим в Китае, коммунистом, чья вера в партию была убита лишь в 1989 году, во время кровавой расправы над студентами на пекинской площади Тайнамынь.
Диктор: «Кровь мальчиков-студентов промыла мои мозги от всей лжи, которая копилась там десятилетиями. Уверен, что теперь и правители, и простые граждане в глубине души понимают, что тоталитарная система дошла до своего конца. Я надеюсь, что «Надгробный камень» поможет народу избавиться от исторической амнезии, которую так долго насаждали сверху, и он признает, наконец, что голод конца 50-х был не результатом естественных климатических катаклизмов и неурожайных лет, а бедствием, спровоцированным и созданным людьми. Забвение этого факта - оскорбление памяти десятков миллионов погибших».
Марина Ефимова: Итак, за несколько последних лет еще одно злодеяние коммунистических режимов было вытащено на свет божий. В прошлом 2012 году Нобелевскую премию по литературе получил китайский писатель Мо Янь. Его «Чесночные баллады» (история вымершей деревни, которая по приказу партии выращивала только чеснок) напоминают вещи Шаламова и Солженицына. Правда, привязанные к столбу арестованные умирают не от мороза, а от жары; персонажей называют Четвертая тётушка или Восьмой брат; вохра на виду у голодных зэков пожирает не тушёнку, а дамплинги; или, скажем, приговорённый зэк приходит в отчаяние, узнав, что прах его жены продают в другое семейство. Но все эти китайские детали не мешают потрясенному читателю увидеть принципиальное сходство тоталитарных режимов и ощутить, как пишет Цзишен, всё те же «бессмыслицу, зло и тьму», которые они с собой приносят.