Я думаю, наши дети имеют право знать, чем люди отличаются от собак. И мне кажется, мы все лишаем наших детей этого права. Мы все: государство, школа, семья – каждый из нас в той или иной мере. И мне кажется, это потому так, что мы сами не слишком хорошо знаем, как быть человеком.
В минувший вторник я гостил в летнем лагере для трудных подростков, каковой лагерь устроила некоммерческая организация "Перекресток". С "Перекрестком" я знаком лет десять не меньше. Все эти годы сотрудники "Перекрестка" – психологи в основном – с завидным упорством вправляют мозги малолетним преступникам, бродяжкам и просто детям из неблагополучных семей, чтобы эти завсегдатаи детской комнаты милиции не превратились в завсегдатаев колоний строгого режима. В "Перекрестке" есть клуб, куда дети могут прийти поговорить, специальные программы для школ, специальные программы для улиц, специальные программы для судов, чтобы ребенку предоставлена была возможность не просто понести наказание за совершенный проступок, а исправить последствия проступка. Много чего есть в "Перекрестке", и это долгий разговор, но в лагере у них я никогда не был, и лагерь, надо сказать, производит впечатление.
Про эту "педагогику приключений" в общем понятно, как она работает: дети живут в палатках, готовят пищу на костре, учатся нести за себя ответственность, учатся принимать в расчет интересы товарищей, учатся радоваться простым вещам, таким, например, как макароны с плавленым сыром или сухие ботинки… Про благополучных детей понятно более или менее, как полезно им побыть скаутами. Неблагополучные же дети в лагере "Перекрестка" демонстрируют наблюдателю настоящие социальные увечья, с которыми детские психологи, возможно, знают, что делать, а я – ума не приложу.
Там, в лагере, есть, разумеется, кружок гончарного дела, спортивные развлечения, ночные походы и даже семинар, посвященный смыслу жизни, но я попал в лагерь в тот день, когда там происходила Большая Игра. Большая Игра представляет собою ожившую компьютерную "бродилку". Дети делятся на три команды, получают в руки полиуретановые палки, называемые мечами, и получают задание найти клад, каковой выведет всякого, кто к кладу прикоснется, из ужасного игрового мира, населенного "некромантами", которых нельзя "убить" полиуретановой палкой, но которые "убивают" кого угодно одним полиуретановым ударом. Роль "некромантов" исполняют, разумеется, вожатые и психологи.
Где зарыт клад, знают "трактирщик", сидящий в отдельной палатке, называемой "трактиром", и "шаман", который бродит бог весть где по лесу. Однако же "трактирщик" и "шаман" не спешат делиться информацией о кладе: говорят что-то только за деньги, а деньги можно зарабатывать, проходя разнообразные квесты – балансируя на канате, стреляя из лука, разгадывая головоломки или танцуя в "трактире", повинуясь капризам веселой трактирщицы.
Кажется, правила были понятны, но в первый час игры дети не пытались ничего заработать и купить у шамана информацию о кладе. Дети "убивали" и грабили друг друга ради того, чтобы получить побольше оружия и побольше денег, совершенно, впрочем, бессмысленных, если не платить ими за тайну клада.
Условно убитый отправлялся в "страну мертвых" – особый закуток в лесу, где в качестве аидовых мук можно было десять минут делать полезную работу, например, колоть для лагеря дрова. А можно было делать бесполезную работу, например, черпать ложечкой воду из ведра в мисочку, чтобы, когда мисочка наполнится, вылить ее содержимое обратно в ведро. Так вот, дети в большинстве своем выбирали бесполезную работу. Либо вообще ничего в "царстве мертвых" не делали, зная, что срок их небытия за это удвоится.
При помощи всяких намеков и подсказок игротехники пытались сообщить детям, что найти клад они смогут, только если объединятся. Но прошло часа три, прежде чем дети проявили хоть какую-то способность к сотрудничеству. И все равно оставались мародеры среди детей, даже когда объединившимся удалось насобирать достаточно условных денег и выкупить у "шамана" карту по кусочкам.
"Я дам вам еще фрагмент, – говорил "шаман", – если вы "убьете" кого-нибудь в своей команде".
В ответ на это предложение самый крупный в команде мальчик замахивался "мечом" на самого маленького и кричал: "Давайте "убьем" его!"
Но был и другой мальчик, который сказал: "Не надо его "убивать". "Убейте" меня".
И таким образом у детей в головах самозародилась концепция жертвы и концепция подвига.
Они собрали карту, они нашли клад. Но над кладом передрались, как пираты в Стивенсоновой книжке. А поскольку клад состоял из банки сгущенки, бутылки лимонада и шоколадки, то нашелся мальчик, который схватил сгущенку и убежал в лес пожирать лакомство в одиночку, и нашелся другой мальчик, побежавший к себе в палатку в одиночку пить лимонад.
Правда, нашлась и девочка, которая взяла шоколадку и принялась делить ее по крохотному кусочку на всех, чтобы все спаслись. Спаслись из ужасного игрового мира, где хозяйничают безжалостные "некроманты".
Вечером у костра дети обсуждали игру, поминутно отвлекаясь от концепций сотрудничества, смысла, жертвы и подвига на воспоминания о том, как кто кого треснул полиуретановой палкой.
Некоторые из детей, возможно, сумеют сделать из игры полезные выводы.
Прочие погибнут.
В минувший вторник я гостил в летнем лагере для трудных подростков, каковой лагерь устроила некоммерческая организация "Перекресток". С "Перекрестком" я знаком лет десять не меньше. Все эти годы сотрудники "Перекрестка" – психологи в основном – с завидным упорством вправляют мозги малолетним преступникам, бродяжкам и просто детям из неблагополучных семей, чтобы эти завсегдатаи детской комнаты милиции не превратились в завсегдатаев колоний строгого режима. В "Перекрестке" есть клуб, куда дети могут прийти поговорить, специальные программы для школ, специальные программы для улиц, специальные программы для судов, чтобы ребенку предоставлена была возможность не просто понести наказание за совершенный проступок, а исправить последствия проступка. Много чего есть в "Перекрестке", и это долгий разговор, но в лагере у них я никогда не был, и лагерь, надо сказать, производит впечатление.
Про эту "педагогику приключений" в общем понятно, как она работает: дети живут в палатках, готовят пищу на костре, учатся нести за себя ответственность, учатся принимать в расчет интересы товарищей, учатся радоваться простым вещам, таким, например, как макароны с плавленым сыром или сухие ботинки… Про благополучных детей понятно более или менее, как полезно им побыть скаутами. Неблагополучные же дети в лагере "Перекрестка" демонстрируют наблюдателю настоящие социальные увечья, с которыми детские психологи, возможно, знают, что делать, а я – ума не приложу.
Там, в лагере, есть, разумеется, кружок гончарного дела, спортивные развлечения, ночные походы и даже семинар, посвященный смыслу жизни, но я попал в лагерь в тот день, когда там происходила Большая Игра. Большая Игра представляет собою ожившую компьютерную "бродилку". Дети делятся на три команды, получают в руки полиуретановые палки, называемые мечами, и получают задание найти клад, каковой выведет всякого, кто к кладу прикоснется, из ужасного игрового мира, населенного "некромантами", которых нельзя "убить" полиуретановой палкой, но которые "убивают" кого угодно одним полиуретановым ударом. Роль "некромантов" исполняют, разумеется, вожатые и психологи.
Где зарыт клад, знают "трактирщик", сидящий в отдельной палатке, называемой "трактиром", и "шаман", который бродит бог весть где по лесу. Однако же "трактирщик" и "шаман" не спешат делиться информацией о кладе: говорят что-то только за деньги, а деньги можно зарабатывать, проходя разнообразные квесты – балансируя на канате, стреляя из лука, разгадывая головоломки или танцуя в "трактире", повинуясь капризам веселой трактирщицы.
Кажется, правила были понятны, но в первый час игры дети не пытались ничего заработать и купить у шамана информацию о кладе. Дети "убивали" и грабили друг друга ради того, чтобы получить побольше оружия и побольше денег, совершенно, впрочем, бессмысленных, если не платить ими за тайну клада.
Условно убитый отправлялся в "страну мертвых" – особый закуток в лесу, где в качестве аидовых мук можно было десять минут делать полезную работу, например, колоть для лагеря дрова. А можно было делать бесполезную работу, например, черпать ложечкой воду из ведра в мисочку, чтобы, когда мисочка наполнится, вылить ее содержимое обратно в ведро. Так вот, дети в большинстве своем выбирали бесполезную работу. Либо вообще ничего в "царстве мертвых" не делали, зная, что срок их небытия за это удвоится.
При помощи всяких намеков и подсказок игротехники пытались сообщить детям, что найти клад они смогут, только если объединятся. Но прошло часа три, прежде чем дети проявили хоть какую-то способность к сотрудничеству. И все равно оставались мародеры среди детей, даже когда объединившимся удалось насобирать достаточно условных денег и выкупить у "шамана" карту по кусочкам.
"Я дам вам еще фрагмент, – говорил "шаман", – если вы "убьете" кого-нибудь в своей команде".
В ответ на это предложение самый крупный в команде мальчик замахивался "мечом" на самого маленького и кричал: "Давайте "убьем" его!"
Но был и другой мальчик, который сказал: "Не надо его "убивать". "Убейте" меня".
И таким образом у детей в головах самозародилась концепция жертвы и концепция подвига.
Они собрали карту, они нашли клад. Но над кладом передрались, как пираты в Стивенсоновой книжке. А поскольку клад состоял из банки сгущенки, бутылки лимонада и шоколадки, то нашелся мальчик, который схватил сгущенку и убежал в лес пожирать лакомство в одиночку, и нашелся другой мальчик, побежавший к себе в палатку в одиночку пить лимонад.
Правда, нашлась и девочка, которая взяла шоколадку и принялась делить ее по крохотному кусочку на всех, чтобы все спаслись. Спаслись из ужасного игрового мира, где хозяйничают безжалостные "некроманты".
Вечером у костра дети обсуждали игру, поминутно отвлекаясь от концепций сотрудничества, смысла, жертвы и подвига на воспоминания о том, как кто кого треснул полиуретановой палкой.
Некоторые из детей, возможно, сумеют сделать из игры полезные выводы.
Прочие погибнут.
